Оборотный город - Страница 86

— Мы тя и так битый час слушать вынуждены, куда уж хуже, – тяжко вздохнул Шлёма, встал с приятеля и наотмашь похлопал его по щекам. – Очухивайся давай, малахольный! Чё разлёгся на сырой земле? Простудишься, так мне опять у медведей малину отбирать, а они дерутся больно… Il y a ici des ours russes? – Неожиданно прозвучавшая французская речь застала нас врасплох.

Шагах в двадцати, слева, из леса стройными рядами выходили пёстрые части наполеоновской армии. Разумеется, не люди, а полуистлевшие скелеты, в жалких обрывках некогда блестящих мундиров, крепко сжимающие в костяшках пальцев проржавевшие клинки. Это было и торжественно, и страшно одновременно. В пустых глазницах черепов горел огонь возмездия, от дружного топота начинала вздрагивать земля, и сразу становилось ясно – такую орду не остановит уже никто и ничто, словно их поднял со дна преисподней сам дьявол, понукаемый баскским заклятием на крови!

— Бежи‑и‑им! – возопил резво воскресший Моня, стряхивая нас и первым бросаясь наутёк в сторону спасительного кладбища. Мы, не сговариваясь, махнули следом! Какой болван станет лезть в заведомо проигрышную драку с вдесятеро превосходящими силами неубиваемых скелетов? Только не мы, храбрые казаки, ибо у нас ещё и мозги есть. А вот у кое‑кого, судя по двум трусливым выстрелам нам в спину, их и вовсе не было…

— Вот ить сволочь, – на ходу выругался мой денщик. – По своим стреляет. Нет чтоб по французам…

— Господа, господа, – отчаянно раздалось сзади. – Это всё они! Держите их, господа! Это они украли ваш клад! Вы что, совсем не понимаете по‑русски? Отпустите же! Я ни в чём не виноват, это не я!

Эмоциональный чудасовский визг подтвердил, что «не понимают». Эх, интеллигенция, мог бы и подучить французский или, в конце концов, меня попросить, я бы охотно перевёл.

Cherchez les cosaques! – хрипло кричали скелеты, пускаясь в погоню, но у нас уже была значительная фора. Мы ускорили бег по пересечённой местности, шум, топот, лязг и отборная иноземная брань только придавали скорости. По крайней мере, через покосившиеся кресты и холмики буквально перелетали…

— Хренушки они нас догонят! – звонко оповестил Моня, пузом плюхаясь на чью‑то неприметную могилку и лихорадочно разгребая сухую глину в основании креста. – Все за мной, под землёй не достанут!

Шлёма кинулся на подмогу, вдвоём они успешно на что‑то нажали, и секретный запор открыл холмик, являя тёмные ступени, ведущие вниз.

— Айда с нами, казаки!

Мы с Прохором покосились друг на друга, почесали в затылке и первыми быстренько шагнули внутрь, скользнувшие следом упыри опять потянули за тайный рычаг, но… Прежде чем могила закрылась, чьё‑то тело боком успело ввинтиться к нам и, едва не сбив моего денщика, скуля, покатилось по ступенькам.

— Ну что ж, это рок, с ним не поспоришь, – неуверенно протянул я, когда вход захлопнулся. – В конце концов, за мной было обещание познакомить этого типа с вашим мясником Павлушечкой.

— Слово надо держать, – почти хором подтвердили все. А раз решение, принятое мной, дружно поддержано коллективом, то оно уже и не моё, а коллегиальное, следовательно, с разделённой ответственностью. Успокоенный тем, что отныне на мне лишь только двадцать пять процентов вины за все возможные последствия в судьбе господина Чудасова, я легко вздохнул и вместе со всеми продолжил спуск.

В определённой доле казачьего фатализма всегда есть что‑то рациональное, помогающее выжить и сохранить нервные клетки в порядке. Вот, к примеру, мы спокойно переносим уход на войну, без трагедий, бабьего воя и долгих пьянок, как те же мужики, забритые в солдаты. С другой стороны, им двадцать лет лямку тянуть, а нам лишь от одной кампании до другой. Поэтому мы и воюем так умело и результативно, чтобы как можно скорей покончить с этим богопротивным делом, помолиться и на рысях до дома до хаты…

Сельского учителя мы нашли в самом низу, всхлипывающего и злого. Пистолетик он потерял, с французами не договорился и, разумеется, во всех своих несчастьях винил только нас. Что, может быть, отчасти и соответствовало истине, но нам оно было по турецкому барабану…

— Куда вы меня затащили?! Его сиятельство этого так не оставит, я до самого государя дойду, я вас всех… всех…

— Ты, мил‑человек, лучше землицы пожуй, успокоиться помогает, – на своём личном примере посоветовал Моня, и мы больше не обращали внимания на проклятия и слёзы у нас за спиной. Более важные дела подгоняли к Оборотному городу, и, слава тебе господи, первые, кто нас встретил, были шестнадцать разнокалиберных стволов, высунувшихся над импровизированной баррикадой под аркой!

— Стой, кто идёт? Стрелять будем!

— Свои! – коротко откликнулись мы. Ружья нестройно поднялись вверх.

Уже знакомый бес в уланском колете, тот, что приветствовал меня салютом и рекомендовал не жалеть плеть, погоняя бабку, ловко выскочил навстречу:

— Хозяйка строжайше наказала тебя к ней направить, как явишься! Ты уж не медли, Иловайский, говорят, французы близко.

— Ближе некуда, за нами к проходу толкутся. А вы, хлопчики, зазря тут разлеглись, энтих мертвяков пулями не возьмёшь. В город вам идти надо, на стенах стоять будем, тут долго не продержишься…

— Прошу прошения, – вежливо обернулся мелкий бес, – но какое вам собачье дело? Это наш город, мы его защитники, и вам, людям, доверия здесь нет! Разве что Иловайскому, и то лишь потому, что на него Хозяйка виды имеет, а так…

— Ах ты, паршивец, – вспыхнул старый казак, и я едва успел перехватить его руку.

Мой денщик выпустил пар из ноздрей и, скрипнув зубом, позволил Моне и Шлёме увести его за арку. Сельский учитель бочком‑бочком, как краб, побежал следом, а я задержался…