Оборотный город - Страница 52

— Цыплёнка табака дэлать будем, – просиял отец Григорий. – И чахохбили тоже, пальчики оближешь, э! Кинзу и рэган возьми, аджику тоже! И хачапури, хотя бы одну, маленькую, аджарскую, да…

Я козырнул и, не дожидаясь, пока бедолага захлебнётся слюной, пошёл обходными путями вдоль огородов, прыгая через капустные грядки, лихорадочно размышляя, чем накормить нежданного гостя. Обычную человеческую еду он, разумеется, ест, но до ужина кашевары от котлов нашего брата половниками по шеям отгоняют. Купить съестного у деревенских? Так не на что. Дядю просить – не даст, он в дисциплине строг, ешь, когда все есть будут, а зазря не балуй! Разве что к Прохору обратиться…

— Очень надеюсь, что он уже закончил свой воспитательно‑поэтический вечер и не даст мне ударить лицом в грязь, – бормотал я, перепрыгивая через плетни и прячась за заборами. – Хотя если вспомнить, на какой дружеской ноге они расстались с тем же отцом Григорием, от всего сердца обещая прирезать друг дружку, то…

Ну, в общем, как ни верти, а лучшего выхода из положения, чем обратиться к верному денщику, в голову так и не пришло. К тому же мне почти невероятно повезло, я ни на кого не нарвался по пути, а старый казак, напевая, сидел на чурбачке и ковырялся шилом в сбруе. Господина Чудасова рядом не было, свежей могилки тоже, значит, отпустил душу на покаяние. Меня он узнал сразу, по шагам, хотя я перелез через забор и подкрадывался со спины.

— Где тя черти за шиворот носили, хлопчик? Ох, не бережёшь ты родного дядьку, треплешь ему нервы почём зря и меня не слушаешься. Ить голодный небось?

— Поголоднее меня имеются, – тихо ответил я.

Прохор вопросительно выгнул кустистую бровь…

— Там этот, отец Григорий, из Оборотного города.

— Кто‑о?!

— Ну тот хач, с которым вы из‑за Мони и Шлёмы цапнулись, так вот он сейчас…

— Где? – мигом вскочил на ноги мой денщик. – От тока укажи направление, я ему голыми руками так в рыло горбоносое пряников насую, что вовеки заречётся казакам грубое слово молвить! А ну подавай его сюда, я ж с ним…

Добрых минут двадцать мне пришлось усмирять моего боевого товарища, пышущего праведным православным гневом к любому проявлению нечистой силы на нашей светлой донской земле. И согласитесь, кстати, уж в чём в чём, а в этом случае он был абсолютно, то есть сто‑ пудово прав!

Нечего им здесь шастать, добрых людей с панталыку сбивать, тень на плетень наводить. Известно же, нечистая сила на то и существует, чтоб человеку глаза застить, посулами обманчивыми заманить, на грех толкнуть да против Божьей воли дьявольскими искушениями обнадёжиться. Их цель – души нашей погибель…

Тут кто бы спорил, с нечистью в азартные игры играть – себе дороже! А ведь я не просто играю, я с ними вынужден общие дела вести, в гости заходить, за одним столом сидеть… Как представлю себе это явственно, у самого мороз по коже!

Думаю, Прохор бы меня за такое попустительство первым нагайкой поучил, но после того случая с аптекарем, когда я оборотня фактически под его прямой выстрел подставил, он счёл, что я в Оборотный город вроде как на разведку хожу. Изучаю пристально на предмет будущей атаки всем нашим казачьим полком, а как настанет час, так мы их в пики!

Не знаю, не знаю… Дело, конечно, божеское, но вряд ли Катеньку такой мой поступок сильно обрадует. По разным причинам, но, как я понимаю, больше из‑за потери работы. Эх, дать бы промеж глаз тому профессору, что эдакую красавицу под землю засадил, к ноутбуку договорными обязательствами приковал, нечистую силу изучать да систематизировать…

— А слово держать надо!

— Чего, мать твою?!!

— Слово, говорю, держать надо, – поспешно выкрутился я. Видимо, в мыслях о недоступной Хозяйке последняя фраза сама собой сорвалась с языка.

— Надо, – неожиданно тихо признал мой денщик, только что в полный голос оравший на меня матом. – Не бывать тому, чтоб донской казак нечисти поганой в благородстве уступил! Он те – сухарь, ты ему – бублик, он те – гривенник, ты ему – рублик, он – стакан винца, ты ему–ведро холодца, он те картошки нарыл, а ты ему цельный стол накрыл!

— Прохор, давай банальной прозой. У нас есть что поесть?

— А энто рифма!

— Прохор!!!

— Ох мать твою, да что ж так в ухо‑то орать, ваше благородие, на кой ляд я те глухой сдался?! Могу хлеба достать, сало тоже имеется, в разумных размерах, яичками варёными бабки поделятся, может… Вот тока мяса нет. Ни колбаски, ни ветчинки, ни солонинки.

— Жаль, – пригорюнился я, вообще‑то отца Григория как раз и следовало бы кормить именно мясом. Причём сырым. Чьим – уже не уточняю.

— Погодь, погодь, где‑то тут у меня одна мыслишка имеется, – хитро сощурился старый казак, и я (каюсь!) пошёл у него на поводу. – Вроде староста местный твою милость на тётку одну древнюю умасливал, дескать, беременность ей не даётся, так она полон двор скотины держит. Ужо небось за совет от самого Иловайского курочкой не обеднеет?

Я махнул рукой, деятельного денщика сдуло, как пенку с молока. Тьфу, зараза, неужели опять в рифму?! Не приведи господи подхватить эту поэтическую инфлюэнцу…

* * *

Пока сидел один, всё думал и думал, что да как мне посоветовать той бедной восьмидесятилетней женщине по вопросу невнятной задержки деторождения. Я‑то и со своим даром никак управиться не могу, проявляет силу, когда ему взбредёт, а не по моему желанию. То есть рад бы воспользоваться на благо общества, но…

Хотя на кой леший ей ещё и дети в такие‑то годы? Не своими же скромными данными я ей в этом поспособствую, да? Там, говорят, полсела безрезультатно старалось, ну не дано, так не дано, чего уж зазря Бога гневить. Пожалуй, мы спороли горячку, согласившись на такое дело ради одной чахлой курочки. Надо срочно вернуть Прохора!