Оборотный город - Страница 80

— О, пустяки, не стоит. Не забудешь, человече?

— Нет, – твёрдо пообещал я. – Непременно познакомлю. Кстати, его зовут Митрофан.

— Митрофанушка‑а… – мечтательно протянул мясник, словно бы пробуя новое имя на вкус.

Вот и замечательно, надеюсь, они вполне удовлетворят друг друга и хоть на какое‑то время оставят меня в покое. Я смело поставил ногу на первую прозрачную ступень, помахал рукой всему городу и храбро полез вверх. Карабкаться пришлось не очень долго, на высоте трёх моих ростов я мягко коснулся папахой потолка, пошарил, поискал и, нащупав ручку люка, потянул к себе крышку. А ещё через минуту уже вылезал на свет божий из неглубокой ямины в кустах близ просёлочной дороги. Люк сразу захлопнулся сам собой, видимо, вследствие сработавшей магии. Может, там, конечно, и другой секрет, как открыть его сверху, я не знал, да и сейчас мою голову занимали совершенно другие цели. Вы никогда не догадаетесь какие…

В первую очередь мне жутко хотелось выспаться! Но сначала пришлось топать чёрт‑те куда и забирать своего коня с кладбища. Араб честно дожидался меня, пощипывая меж могил сочную травку, время от времени поднимая голову, прядая ушами и настороженно озираясь по сторонам. Быстро учится мальчик, помнит, как в прошлый раз на этом же кладбище его поймали страшные незнакомые нелюди и силой увели под землю. А там его гарантированно бы съели, если бы не добрая девушка Катя и моё своевременное появление в нужном месте в нужный час…

Верный конь бросился ко мне навстречу, ткнулся храпом в щёку, осторожно обнюхал меня и, убедившись, что всё в порядке, радостно сделал свечку, упоённо молотя передними копытами воздух. Я с улыбкой тряхнул чубом, потрепал друга по шее и как‑то не сразу обратил внимание на следы подсохшей крови у него на заднем левом копыте…

— Это ещё что такое?!

Араб непонимающе замер, скосил взгляд и попытался «незаметно» вытереть копыта о траву. Потом качнул умной мордой и молча сопроводил меня к тому месту, где я складировал под кустик седло и уздечку.

— Чумчара… – сплюнул я.

В сторонке валялся тощий труп характерной внешности, его череп был проломлен одним ударом аристократического копыта моего игривого коня. Значит, эта нечисть всё ещё помнит меня и упорно идёт по следу…

— Спасибо, дружище. Тебя никто не осудит, ты защищал добро хозяина и честно дрался только тем, что отпустила тебе мать‑природа. Давай оттащим эту падаль вон в тот овражек, остальное довершат волки или его же собратья‑трупоеды…

Избавившись от тела, я вытер руки берёзовыми листьями, заседлал коня, и он мягким шагом, медленно повёз меня обратно в село, куда мы вернулись аккурат после обеда. Точного времени не помню. Увы… Потому что спал прямо в седле, обняв шею жеребца и невинно сопя, как котёнок…

Плавная поступь араба убаюкивала, а чьи‑то голоса, пробивавшиеся сквозь сон, собственно этим самым сном и казались…

— Бабы, глянь‑кась, чего творится‑а! Картина масленая‑а, казачка убитого конь с поля боя до хаты везё‑от!

— Так сплюнь, дура, может, он ещё и не убитый, а так… чуток выпимши?

— Кой выпимши‑и?! Выпимших жёны на горбу тащут, а энтого конь! Убиты‑ый! Ой, война‑а, стерва война‑а, за что ж таких молоденьких прибирае‑эшь?!

— Да живой он, живой. Смотри, баба глупая, дышит! Не дышит? Дышит? Нет, не дышит? Да дышит же! Тока чё ж тогда перегаром не несёт? Видать, и впрямь преставился…

— А крови‑то не видать. Значит, сердце прихватило. Всё из‑за вас, бабы! Довели казачка воздержанием…

— Дед, уж чья бы корова мычала, а твоя жевала мочало. – Чьи‑то сильные руки уверенно приняли меня с седла и куда‑то понесли. – Разойдись, честной народ, нянька лялечку несёт! Баю‑баюшки‑баю, не ложися на краю! С краю тётки злые, девки крепостные, так и щиплют за бока, возбуждают казака, волокут до спаленки, а нам бы тока баиньки‑и…

…Проснулся я уже ближе у вечеру на душистом сене, заботливо укрытый лошадиной попоной. Старый Прохор сидел во дворе на моём седле и чистил ружьецо напевая:'

Не ходи, лебёдушка, небом мимо гнёздышка.

Стань женой казачьею, верною, горячею‑у…

Рядом с ним на перевёрнутом чурбачке стояла миска, накрытая чистой тряпицей, наверняка незаслуженный ужин. Видно, что мой денщик дуется, но заботиться обо мне не перестанет никогда. Мы, донцы, такие. В чём‑то каждый приходится роднёй другому, даже если из разных станиц. Да что станиц, в любое казачье войско приезжай, примут как своего, кровь‑то на всех одна, красная…

Прохор, конечно, обижен за то, что я улизнул один и не взял его с собой на подмогу, хотя на пару могли бы достичь ещё больших результатов. Ведь в этот раз я шёл по винтовой лестнице через могилу, значит, уж он‑то там никак бы не застрял. А побывать ещё разок в Оборотном городе ему, как видно, очень и очень хочется.

Да и кто бы удержался? В отличие от меня людям, не обладающим истинным зрением, всё там видится волшебной сказкой. И город дивный, и дома прекрасные, и люди красивые, и атмосфера чудесная, и все вокруг так тебя любят, что буквально бросаются на шею обниматься! Но я‑то знаю, с какой целью…

— Выспался, ваше благородие? – не оборачиваясь, поприветствовал меня Прохор. – Садись давай, каша уже остыла вся. Ешь да рассказывай, как там твоя…

— Она не моя, – лишний раз напомнил я, берясь за ложку.

— Ага, как же, – хитро усмехнулся в усы мой денщик. – То‑то, гляжу, глаза у тебя горят, как у кота на Масленицу! Помирились небось?

— Ну‑у… где‑то как‑то на определённых условиях…

Подробнее сообщать о том, на каких конкретно договорённостях мы сошлись, было пока рискованно. Сначала стоило доложить обо всём моему генеральствующему дядюшке, дабы заручиться его начальственным советом и согласием, а уж потом… Но Прохор смотрел на меня так умильно и доверчиво, что я и не заметил, как выложил ему всё!